Том 4. Эмигранты. Гиперболоид инженера Гарина - Страница 251

• Предыдущая
• 251 / 255
• Следующая

Гарин и Зоя не разговаривали. Зачем? О чем? Они всю жизнь были одиночками, и вот получили, наконец, полное, совершенное одиночество.

Они сбились в счете дней, перестали их считать. Когда проносились грозы над островом, озерцо наполнялось свежей дождевой водой. Тянулись месяцы, когда с безоблачного неба яростно жгло солнце. Тогда им приходилось пить тухлую воду…

Должно быть, и по нынешний день Гарин и Зоя собирают моллюсков и устриц на этом островке. Наевшись, Зоя садится перелистывать книгу с дивными проектами дворцов, где среди мраморных колоннад и цветов возвышается ее прекрасная статуя из мрамора, — Гарин, уткнувшись носом в песок и прикрывшись истлевшим пиджачком, похрапывает, должно быть, тоже переживая во сне разные занимательные истории.

Комментарии

Голубые города

Впервые — журн. «Красная новь», 1925, № 4.

Рассказ был сдан в печать сразу по написании. «Я только что закончил рассказ „Голубые города“ для журнала „Красная новь“», — писала со слов Толстого «Новая вечерняя газета» (Ленинград) 11 апреля 1925 года.

Материалом для рассказа послужили впечатления писателя от поездки в 1924 году по городам Украины и Белоруссии.

Рассказ был первым произведением Толстого, в котором изображалась непосредственно советская современность. Недаром он связывал именно с «Голубыми городами» «начало работы по возвращении на родину» (Гослитиздат. 1958–1961, т. 1, с. 59).

При включении в 1927 году в изд.: ГИЗ, 9, подвергся небольшой стилистической правке.

Печатается по тексту: А. Н. Толстой. Избранные произведения и рассказы. Л., Гослитиздат, 1937 (с необходимыми исправлениями по предшествующим изданиям).

…от варягов… рюриковы корабли. — Варяги — скандинавы, полулегендарные князья (Рюрик, Трувор и др.), наемные дружинники русских князей. Рюриковы корабли корабли варягов.

«Молчи, грусть, молчи…» — популярный дореволюционный фильм (1917 г.), где играла знаменитая киноактриса В. В. Холодная (1893–1919).

…романовских полушубках… — т. е. полушубках, сшитых из шкур овец грубошерстной романовской породы, выведенной в XVIII–XIX вв. в Ярославской губернии.

Случай на Бассейной улице

Впервые — журн. «Красная нива», 1926, № 12, с подзаголовком «Из хроники Ленинградского губсуда». Под названием «Великосветские бандиты» печатался в двух одноименных сборниках рассказов 1927 года. В сб. «Древний путь» (М., «Круг», 1927) вошел под первоначальным названием, но без подзаголовка. Включая рассказ в изд.: ГИЗ, 11, А. Толстой подверг его незначительной правке (текст рассказа из книги «Древний путь» с авторской правкой в МЫЛИ).

Печатается по тексту: Гослитиздат. 1934–1936, 3.

Мэри Пикфорд — американская киноактриса, популярная в 20-е годы (род. в 1893 г.).

Морозная ночь

Впервые — сб. «Писатели — Крыму». Литературный альманах, изд. Комитета содействия борьбе с последствиями землетрясения в Крыму. М., 1928.

При включении в изд.: ГИЗ, 11, подвергся незначительной правке (текст сборника с авторской правкой в ИМЛИ).

Включая «Морозную ночь» в изд.: Гослитиздат. 1934–1936, 3, автор сократил рассказ, сняв вступление и заключение, очень существенные для понимания этого рассказа.

Вступление:

Спасибо, дорогие друзья!.. Пауза. Звенят стаканы. Четверо у стола садятся. Пятый еще стоит. Вино из дрожащего стакана льется на пальцы его большой и слабой руки. Он высок ростом и костляв. Заросшее бородой его больное лицо с красным румянцем на скулах морщинисто улыбается. Большие глаза, блестящие от лихорадки, глядят из темных впадин на друзей и, кажется, не видят их.

— Итак, с новым годом!..

Затем он садится, тяжело кладет локти на стол, упирает волосатый подбородок в кулаки…

— Не очень-то весело сидеть с умирающим человеком… Э, бросьте, чего там!.. Умирать, честное слово, не страшно, — жалко покидать навек нашу планету — зеленую, шумную, скандальную… Я бы еще тысячу лет прожил, право… Весной поеду в Париж, к доктору Манухину, освещать селезенку рентгеном. Мне Горький рассказывал в двадцать первом году, как его Манухин спас. Жил он на Капри, чахотка в сильнейшем градусе, доктора дали два месяца жизни. Приехал Манухин, сейчас же Алексея Максимовича на пароход в Неаполь и сделал двенадцать освещений селезенки. А через два месяца вместе вино пили…

Расширенные зрачки его бегали по лицам друзей. Казалось, он боялся одного, что вот переглянутся друзья и скажут: «Ну, брат, прощай, тебе надо в постель, час поздний, выздоравливай…» Простятся крепким рукопожатием и с облегчением пойдут в прихожую и там, надевая калоши, вполголоса заговорят о чем-то совсем уже постороннем и веселом…

— Да пейте же, товарищи… Угощение у меня слабое. Говорил старухе расстарайся, купи чего-нибудь повкуснее… Надо бы самому было выйти… Прямо говорю — что хотите делайте, а я в постель не лягу… Знаете, сколько я молчал на этом проклятом матрасе? Лихорадочное возбуждение чепуха… Весь мир в лихорадке трясется… А вспомните, щадили мы себя? Щадили мы друг друга? Ого! Жизнь — для выполнения боевой задачи… Жизни, как цифры, — эти в расход, эти с переносом на следующую страницу — в актив… Слушайте, до вашего прихода я все припоминал и нашел… Дай-ка мне с подоконника синюю папку… Окна-то как замерзли… Такой же был мороз и в ту ночь… Это была ночь под новый год, тысяча девятьсот восемнадцатый.

Он взял синюю папку. Мусоля палец, некоторое время переворачивал исписанные листки серой бумаги, телеграфные бланки. Покачивал головой, улыбался…